Анатолий Матвиенко
Силиконовая женщина доктора Купитмана
ПАРОДИЯ НА СЦЕНАРИЙ
Кабинет заведующего кожно-венерологическим отделением.
- Что, Купитман, обычные женщины тебе отказывают, на кукол перешёл?
- Андрюшенька, зря смеёшься. Коньяк, что мы сейчас пьём, как раз за лечение этой дамы.
- Неужели в этом мире есть кто-то глупее моих интернов?
- Представь себе. Её хозяин дал другу попользоваться и через это дело подхватил беду по моей части. Им обоим я прописал антибиотики, а женщину мне оставили. Так сказать, на стационарное лечение.
- То есть загнать ей дезинфекцию между ног в присутствии заказчика ты не захотел.
- Ты не понимаешь, Быков. Силиконовая женщина – создание нежное, хрупкое. Конечно, я мог ей то место спиртом протереть. Но кто за это даст двенадцатилетний коньяк и двести долларов? Пришлось объяснить, что инфекция в пластике накапливается. Сразу не выводится. Нужна серия мероприятий. Вот я её и лечу.
Заведующие отделения ржут и чокаются.
- Слушай, Натаныч. Ты даже после литра коньяка сознаёшь, что она не живая, а твоё лечение – обман. Как ты думаешь, мои интерны через сколько часов сообразят, что к ним поступила кукла, а не пациентка?
- Андрей, я за неё отвечаю. Она 150 тысяч стоит. Нет, так не пойдёт.
- Не боись. Выделю VIP-палату, поставлю видеокамеру с микрофоном, будем отсюда смотреть, как её обхаживают. Спорим на десять тысяч, что часа за три не догадаются?
- Ты уж совсем их не ценишь. Второй год работают, что-то уже знают. Четыре часа.
- Договорились! К восьми они приходят, если к полудню не распознают куклу, ты попал на десять тысяч. И чур, не мухлевать и не подсказывать!
- Что ты! Как мог обо мне такое подумать. Подставлять будешь Лобанова и Романенко?
- Кого ж ещё.
- Плохо. В отделении у тебя трое вменяемых есть – Люба, Фил, Варя.
- Ну, Любу всё равно привлечь придётся, пообещав уволить, если растрезвонит по всей больнице раньше двенадцати. Варю ушлю с поручением. Ну а Фил, с Филом я что-нибудь придумаю. Твоё здоровье, мой кучерявый друг.
Спальня. Ранее утро.
Быков вытаскивает микрофон из-под ночной рубашки Кисегач, включает МР3-плеер на воспроизведение. Храп, стук сердца, бурчание в животе, невнятное бормотание.
- Гы-гы-гы, - врач радостно смеётся с интонациями людоеда, учуявшего запах человечины, суёт плеер в сумку и быстро отправляется на работу.
- Люба, бери чистый бланк, пиши историю болезни. Так, например, Огурцова Фрося… Значит, Ефросинья. Пусть будет Петровна. Лет 20-25. Значит, 1990 года рождения.
- Андрей Евгеньевич! Они второй раз на ту же утку не купятся. Вспомнят, как вы им несуществующего больного подсунули.
- Молчи, Люба. Не дай Бог кому-нибудь до обеда проболтаешься. Это – пластиковая кукла.
- Едрит-Мадрид! Где вы её взяли?
- У Купитмана, где ж ещё.
- Живые бабы ему не дают? Бедный писькин доктор! Сейчас, только Надьке из стоматологии позвоню…
- Люба-а! После обеда. Ты меня поняла?
- Да, Андрей Евгеньевич.
Любовь Михайловна, булькающая от смеха и распираемая желанием рассказать всей больнице о сексуальных предпочтениях венеролога, заполняет карту.
- Фил! Покойничек наш американский.
- Доброе утро, Андрей Евгеньевич.
- Слушай, тут у Сёмы очередной приступ ревности по поводу Оли. Я, конечно, с удовольствием посмотрел бы, как он ломает тебе выступающие части тела и обрывает отвисающие, но травматология переполнена. До вечера идёшь туда на усиление и в терапию носа не кажешь. Понял?
- Спасибо, Андрей Евгеньевич!
- Гы-гы-гы.
Через десять минут.
- Включай ноутбук, Купитман. Будем смотреть прямой репортаж об искусственном дыхании и внутривенных инъекциях силиконовому пупсу.
- Твоё здоровье, Андрей.
Тем временем у стойки старшей медсестры.
- Романенко! Опять опоздал. Ну, да ничего. Андрея Евгеньевича до обеда не будет. Он вам с Лобановым пациентку оставил. На обследование поступила.
- Ефросинья… - читает Глеб. - Люба, это что, опять развод как в прошлый раз?
- Какой развод, она только что ходила, в отдельную палату зашла. У неё жалобы на боли в животе. И ещё, говорит – как днём заснёт, до вечера проснуться не может. Быков заявил – как раз по вашей части, эти лентяи сами весь день на ходу спят.
Приближается Лобанов.
- Романыч, сигаретка есть?
- Пошли, Семён, покурим, Быкова всё равно до обеда нет.
Курят. Пьют кофе из автомата. Ещё курят. Обсуждают баб. Снова курят, идут за кофе.
- Купитман, десять тысяч приготовил? Мои непризнанные гении даже в палату не зашли.
- Ты бы им позвонил, Андрюшенька. Как там пациент, беспокоишься, что оставил его на двух гиббонов.
- Не-ет, я тебе на это лишний час подарил. Два с половиной осталось.
В курилке.
- Лобаныч, да забудь, наконец, свою Олю. Вот, Быков новую пациентку дал. 22 года, 170 см, 52 кг, не замужем, в отдельной палате. В принципе, здоровая, только на крепкий сон жалуется. А что до остального – мы ей все анализы сделаем. Может, Сёма, это твоё счастье.
- Что ж ты молчал, Глеб? Сейчас докурим и пойдём.
В дверях интерны останавливаются, поражённые кукольной красотой пациентки.
- Зд-здравствуйте, - мямлит Глеб. – Можно войти?
- Хрр-фью, - отвечает кукла утробным храпом Анастасии Константиновны.
В кабинете венеролога Быков радостно потирает руки и гыгыкает – началось!
- Я доктор Романенко, со мной доктор Лобанов.
- Здрас-сьте, - смущается Семён.
- Хр-фью-ням-ням-хр, - отвечает красотка.
- Надо же. 22 года, а храпит как моя мама. Лобаныч, у неё точно с дыханием не в порядке. Надо лёгкие послушать.
Они распахивают на ней пижаму, с минуту любуются силиконовыми выпуклостями. Романенко начинает водить фонендоскопом по грудной клетке. Купитман с Быковым ждут у ноутбука, затаив дыхание.
- Тоны глуховатые, а так всё нормально. Слыш, Семён, пойдём ещё покурим. Может, сама проснётся.
- Андрюшенька, ты вырастил замечательную смену. За твои педагогические таланты! Ах, хороший коньяк. Дай Бог здоровья последнему пациенту и его гениталиям… Андрей, позвони Романенко. Полчаса осталось, не успеем поприкалываться.
Быков берёт мобильный телефон.
- Романенко! Каков диагноз Огурцовой? Как спит? Ты издеваешься, Романенко? По восьми дежурствам на неделю соскучился? Включи свой гипоталамус, или какой другой рудимент у тебя остался от мозга. Через полчаса чтоб был диагноз! Ты меня понял? Всё!
В курилке.
- Сёма, надо Фильку искать. Сами её, может и разбудим. А как диагноз ставить? Я-то женщин лишь с одной стороны хорошо знаю, но это по части Купитмана, а не терапии.
- Глеб, он меня боится, падла, за Ольку.
- Ладно, я сам. Фил! Ты где? Чесслово Лобанову не скажу, помощь твоя нужна. В травме? Бегу.
На коридоре травматологии американец видит за спиной Романенко Лобанова, пугается, убегает, падает…
- Никто тебя бить не хотел. Сегодня, - уточняет Лобанов. – Консультацию хотели, врачебную.
- И что за консультация?
- У нас пациентка днём спит и просыпаться не хочет.
- ЭКГ сделали?
- Аппарат сломался. Прямые линии рисует.
- Странно. Она, вообще-то, живая?
- Конечно. Храпит, как паровоз.
- Для начала нужно разбудить. Введите внутривенно адреналин.
- Спасибо, Фил. Ты настоящий друг. Когда Олю не клеишь.
У стойки старшей медсестры
- Андрей Евгеньевич! Это я, Люба. Романенко требует инъекцию адреналина для Огурцовой. Дать?
- Обязательно! И ещё пусть клизму ей поставят – очень пробуждению способствует.
Купитман волнуется.
- Андрей! Они её клизмой испортят.
- Не волнуйся. У каждой секс-игрушки анальный проход имеется. Но ма-алёнкий. А мои гении сейчас туда кружку Эсмарха вкатят.
Тем временем Романенко пытается найти вены на локтевом сгибе куклы.
- Гляди, Лобаныч! У неё вен нет.
- Бедная девочка. Никогда героином ширяться не сможет. Давай внутримышечно.
Кукла: «хрррр».
Интерны переворачивают её, стягивают пижамные штаны, хихикают по поводу отсутствия стрингов. Лобанов протирает спиртом ягодицу и делает инъекцию в силикон.
- Пошли покурим, пока в себя придёт?
- Нет, Семён. Сейчас, чую, Быков опять звонить начнёт. Скажем, что не отходим от пациентки, - Глеб гладит куклу по попе. – Даже массаж делаю, чтобы не образовалось затвердений.
Купитман вручает 10 тысяч и просит не прерывать оплаченное шоу.
Через полчаса интерны, не разбудив красавицу, вводят ей клизму. Эластичный синтетический анус выплёскивает жидкость назад прямо на Лобанова, кукла комментирует: «хрр-фиу».
- Блин! Глеб, заколебало всё! Нахрен! Давай по-простому будить.
Интерны трясут её, щекочут, орут в ухо, включают громкую музыку и колотят шваброй по спинке кровати. Входит Люба.
- Вы совсем с ума сошли? Отделение на уши поставили! Звоню Быкову.
- Не надо, - просит Семён и выключает музыку.
В палате воцаряется тишина – сел аккумулятор у быковского МР3-плеера.
- Что это вы тут делаете? – спрашивает Кисегач, вошедшая в кабинет венеролога. Из ноутбука раздаётся голос её сына.
- Слыш, Семён, она, по-моему, не дышит.
- Уморили насмерть пациенку из VIP-палаты! – рявкает Люба и выбегает, не в силах сдерживаться.
- Зрачковой реакции нет! Дыхания нет! Пульса нет! Глеб, пациентку срочно в реанимацию!
На экране купитмановского Эйсера остаётся пустая палата.
- Всё, Ваня. Кино закончилось. Пошли спасать твою ляльку, пока её до смерти не зареанимировали.
Пока Купитман, Быков и Кисегач несутся наперегонки в терапию, там по коридору Романенко бежит с каталкой. На ней – кукла с Лобановым. Тот долбит её в грудь, изображая непрямой массаж сердца, и орёт:
- Я спасу тебя, милая!
При каждом ударе силикон тихо свистит воздухом.
Семён кричит: «разряд!» Потом: «давай двести!», «ещё!».
Романенко, отчаянно пытающийся помочь, суёт руки к неживому телу, получает электроразряд и отлетает метра на три.
- Доигрались! Время смерти 14-37.
- Да я жив, - кряхтит Романенко, поднимаясь с линолеума. Его волосы торчат дыбом как напоминание – шутить с электробезопасностью чревато.
- Она умерла… Моя Фрося!
- Что это так палёным силиконом пахнет? Лобаныч, ты ей, по ходу, раздавил силиконовые вставки в сиськах. Или электричеством прожёг.
- Бли-ин, Романыч! Девка-то, видно, не бедная. Модель была. Родственники набегут с претензией. Что делать будем?
- Срочно на вскрытие. Там по-любому грудную клетку резать. Ну и…
Кисегач, Быков и Купитман влетают в пустую реанимационную.
- Где моя кукла? – ревёт венеролог.
- Кто мне, наконец, объяснит, что происходит? - вопрошает главврач.
- Успокойся, рыбка моя. Твой гениальный сынок принял силиконовую куклу с записанным на плеер твоим же храпом за живого человека и попытался привести в чувство. Перестарался, видать.
- Глеб у меня не полный идиот. Раз сочли её мёртвой, значит – увезли в морг.
Трое врачей успевают ровно тот момент, когда Романенко, вооружённый скальпелем и циркулярной пилой, вскрывает пластиковую игрушку за 150 тысяч рублей от горла до паха, и интерны глядят в её пустые внутренности.
- Что, залечили куклу до смерти? Анастасия Константиновна, как же им после этого живого человека доверить? – радостно ржёт Быков.
- Вы, два уро… эх-х! Мало того, что за целый рабочий день не отличили силиконовую бабу от живой, ещё испортили её всю! Глеб, с тебя 160 тысяч, - стонет Купитман.
- Не расстраивайся, Романенко. Иван Натаныч тебя надул. Он в эту сумму проигрыш в пари заложил. Так что достаточно ста пятидесяти - вы в расчёте.
- Так это было пари, - тянет Кисегач голосом, не предвещающим ничего хорошего.
- Да, моя птичка, и ты попала. Сын – твой, храп твой и Купитман, поставщик куклы, тоже твой, в смысле – заведующий отделением.
- И ты – мой! Моя беда и моё проклятие! Видеть тебя не могу!
- Успокойся, Настенька. И ты, Андрей. Я что-нибудь придумаю. Скажу клиенту, что дезинфекция не помогла, пришлось заразу в автоклаве убивать. Вот пластик и расплавился.
- Думаешь, поверят?
- А как же. В российской больнице гонорея – смертельное заболевание. Даже для куклы.
